ПТИЦЫ МОЕГО ДЕТСТВА

(Начало в № 100)

Часто, ещё с самого рассвета, прилетают какие-то жёлтые птицы, то ли овсянки, то ли чижики какие. У самца хвост посредине ярко-жёлтый с почти коричневыми краями и похож на фрак. Самочка поскромнее, понезаметнее. Это природа постаралась сделать так, чтобы её не видно было при насиживании птенчиков. Самец очень спокоен и при еде невозмутим, но неряшлив, как и жена его. Они едят прямо в кормушке, чего не позволяют себе синички. Через некоторое время в шелухе уже им не найти целых семечек. И парочка тупо созерцает мусорную кучу, в которой они стоят по колено, высматривая целое зерно.

При этом самка не пускает в кормушку никого. Повернувшись ко мне задом, а к обществу передом, она, не обращая на меня никакого внимания, клюёт всех, кого может достать, кроме своего благоверного. Не подпускает ни синиц, ни воробьёв, ни своих собратьев. При этом вытягивает короткую шейку свою к противнику, как клевачие гуси, и вроде бы даже угрожающе шипит. Будь она страусом – мало бы не показалось никому, заклевала б насмерть. Но хитрые синицы её обманывают. Пока одна отвлекает с левого края кормушки, другая из-под ног сердитой птицы с другой стороны ловко выхватывает семечку и пропадает в ветвях столовой. Рассерженная овсянка реагирует на воровство резким поворотом и выпадом, лишаясь при этом семечка уже с другой стороны. Потом она устаёт вертеться, да и муж наедается, и они улетают. И тогда возвращаются на окно порядок и покой.

Периодически прилетают стайки малых синичек. Они как две капли похожи на больших, но только поменьше. Они попугливее, часто не знают порядка, у нас заведенного, и поэтому периодически оживляют обеденный перерыв толкотнёй и небольшими стычками с аборигенами. Ещё реже появляются лазоревки, от которых, собственно, и пошло название "синица". Они – самые красивые из синичьего племени. У них на голове аккуратненькая голубенькая кепочка, делающая их вид хулиганистым и весёлым.

Лазоревки считают себя моделями, поэтому требуют и соответствующего отношения к себе. В очередь они никогда не становятся и ловко пролезают к семечкам, минуя все препятствия. Большие синицы их почему-то не лупят, хотя даже воробьям, как злостным нарушителям правопорядка, частенько перепадает. Воробей – самое неряшливое существо в кормушке. Он в ней и ест, и отдыхает, и в сортир периодически ходит. При этом всех и вся ругает и с кем-то переговаривается. Словом, наш человек, как будто в общежитии рабочем родился и вырос.

Ещё реже появляются гаички. Это – самая маленькая синичка. Она и не синичка с виду вовсе, потому что совсем серенькая и невзрачненькая. Появля-ются они уже ближе к теплу. Где они проводят зиму и чем в лесу питаются, бог их знает. Они пугливы и, быстро наевшись, также быстро улетают. И совсем уж редкие гости – хохлатые синицы. В иную зиму, как в эту, бывает, что и не заглядывают. И тоже пугливы. А вот большие синицы, те, что чувствуют себя хозяевами предприятия питания, меня совсем не боятся. Иногда, когда я подкладываю корм в опустевшую кормушку, даже не улетают, а только слегка отодвигаются, внимательно глядя тебе в глаза своими малюсенькими бусинками, чуть наклонив головку. А когда морозы совсем большие, то залетают на веранду и клюют пищу из большого берестяного туеска, где я храню семечки. А раза три за зиму, в сильные морозы, влетали в дом, и много сил уходило на то, чтобы их выдворить "на свободу". Это как всех, получивших независимость от России, Россия не в состоянии выгнать в пределы независимых тех республик. При этом они совершенно чётко различают, кого бояться не надо, а лояльность кого не стоит преувеличивать. Домочадцев они видят пореже, чем меня, поэтому совсем близко не подпускают, а жена как-то повеселилась от души, когда насыпала мне на шапку семечек, а птицы садились прямо мне на голову и использовали её в качестве кормушки. То ли с пеньком гнилым путали, то ли за своего считали. Так доверяли.

При этом самые близкие мои знакомые птицы из стаи больших синиц считают, что их пропитание – есть мой священный долг и обязанность по отношению к ним. И если я уезжаю куда-то на пару дней, а они остаются на время без продовольственного пайка, то немало матерных слов я слышу по приезду из этих аккуратненьких клювиков. Хорошо, что я плоховато понимаю их язык, а то бы обиделся. Правда, некоторые сигналы, произнесённые на их языке, мне вполне понятны. Как только хоть одна синичка увидит, что я насыпал в кормушку еду, тут же издаётся условный писк: "Пи-ить!", и через секунды со всех направлений, со всех концов деревни слетается орда голодных маленьких созданий, вполне понимающих, что их приглашают к столу. За это я и уважаю синиц: зовут к столу всю семью и знакомых, может даже в ущерб себе.

А в прошлом году была одна лазоревка, совсем страх потерявшая. Она клевала упавшие семена берёзы и забралась в след от моего валенка, куда ветром надуло много еды. Она не видела кошку Муху, что вышла поразмяться и показать, кто настоящий хозяин садового участка. Внешне она похожа на кота из мультика про попугая, который регулярно бывал на Таити. Но, несмотря на её неспортивную фигуру, похожую на огромный клубок мохера, из которого торчат смешные коротенькие лапки в галифе, роскошный хвост и красивая, как у Заворотнюк, голова, правда с усами, реакция у неё отменная. Нашим бы вратарям такую. Мохнатую кошку Муху нам подбросили лет шесть назад и привела ее от дороги поесть из своей кормушки наша сиамская аристократка Мышка, – писаная деревенская красавица с огромными зелёными глазами.

Двухметровым прыжком хищница вмиг накрыла бедную птичку и схватила её острыми, как у молодого олигарха, зубами. Я был рядом, но мне стоило большого труда отбить чуть живую синичку, у которой был открытый перелом крылышка. Кошка психанула, рассчитывая на другую оценку своих способностей, ушла, негодуя и дёргая с раздражением хвостом, как Обама после Сирии и Крыма, а я понёс тяжелораненное существо в дом. Надежды на то, что она выживет, было мало, но я крылышко выправил, помазал и примотал к туловищу, чтобы она не могла им двигать, если оживёт. Надо было дать ему срастись. Дня два птицу было не видно, потому что она забилась под диван в мансарде верхнего этажа, и я, было, решил, что птичка умерла. Но дня через три увидел, что семечки и вода, поставленные на полу, стали убывать, а в разных местах комнаты стали появляться явные признаки того, что синичка вполне оклемалась и нормально переваривает съеденные без всяких драк семечки.

Недели через три я снял с неё оковы, и инвалидка получила полную свободу передвижений. Кошкам к ней вход был закрыт, пространства ей хватало, но летать было неудобно, потому что каморка была явно не для птичьих перелётов. Эта малявка быстро бегала по полу, пряталась за мебель или за занавеску, а вскоре и прятаться перестала. Наглела с каждым днём. Спала в гитаре, с которой друзья внука Вовочки нагло стащили струны. А туалетом выбрала тоже её, навалив в районе крепления грифа кучу, достойную лошади.

Когда снег растаял, я попытался вытолкать загостившуюся птицу на улицу, открыв окно. Не тут-то было. Я ловил её на занавеске и выбрасывал в окно, но она, сделав небольшой кружок, влетала в мансарду снова и снова. Ей, видимо, понравилось это неслабое двухэтажное гнездо под сайдингом, в котором есть всё "Ол инклюзив". И ночлег, и пища, и охрана от кошек, и подведены все коммуникации от воды до тепла.

В конце концов она, сердито попискивая, вылетела на первый этаж, и только к вечеру я смог её выгнать на улицу через открытую входную дверь. Но, улетев, она прекрасно усвоила, что обладает преимуществами перед остальными собратьями и, прилетая подхарчиться, первое время после излечения вела себя крайне фамильярно и вызывающе. Лезла прямо к кормушке, не улетала, когда я подсыпал семечки и пыталась клевать прямо из руки, показывая всем видом, что она с хозяином на короткой ноге и кривом крыле. Можно сказать, из одной кормушки на пару клюют. Её легко было узнать по крылышку, которое срослось немного неправильно, и птичка выглядела забавно, когда складывала свои летательные приспособления. Одно из них свисало чуть пониже другого. А потом настало лето и стало хватать корма и без семечек. Потому и знакомица моя пропала в лесу из-за своих птичьих забот. А эта зима была совсем не морозная, и лазоревки появлялись редко. И мою я не видел ни разу.

(Продолжение в следующем выпуске выходного дня)