«ИГРЫ В НАПЁРСТОК» И ДРУГИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Из истории 3-го ленинградского исправдома

В период Гражданской войны и в первые десятилетия советской власти в Петроградской губернии, а затем и Ленинградской области существовал ряд исправительно-трудовых учреждений. Это были колонии для преступников, отбывавших относительно небольшие сроки, и дома заключения – для содержания подозреваемых на время следствия. 

В Ленинградском областном государственном архиве в Выборге хранится немало документов, повествующих о работе пенитенциарных учреждений Петроградской губернии. Один из фондов – «3-й Ленинградский исправительно-трудовой дом Ленинградской области» – содержит документы с 1919 по 1928 гг., из которых можно узнать, кто и какие сроки отбывал, кто служил в учреждении, жалобы заключённых, разбирательства и т.п.

«Самогонщики»

В 20-е гг. в 3-ем исправительно-трудовом доме пребывали заключённые разных «мастей»: мелкие воришки (преимущественно молодёжь 17-20 лет), спекулянты, конокрады, бродяги и тунеядцы, а также девицы «лёгкого поведения». Из анкеты заключённого: «Медведев Иван Иванович, 20 лет. Холост. Уроженец Тверской губернии. Осуждён 27 июня 1925 г. за кражу сроком на 1 год. Бежал, но был задержан и переведён в другой исправдом». В реестре учёта дел заключённых, поступивших в 3-й исправительно-трудовой дом, встречается немало подобных анкет. А вот вдова Ефремова Серафима Сергеевна, 55 лет, занималась незаконной продажей самогонки. Получила наказание в виде лишения свободы сроком 1 год 6 месяцев. Тем же промышляла и Александра Ромашева, девица 22 лет без определённого места работы, которой дали 4 месяца. Отсидев два из них, она бежала. Надо сказать, что в те времена «самогонщиков» было изрядно.

В период Гражданской войны, в годы голода и разрухи, следственным органам приходилось уделять особое внимание борьбе со спекулянтами, взяточниками, фальшивомонетчиками, шулерами и прочими, и прочими… В 1922 г. 26-летний Владимир Иванов получил 6 месяцев «за игру в напёрсток». Аналогичный срок получил Иван Васильев «за мошенничество». Интересно, что мошенников обычно отпускали досрочно, об этом свидетельствуют анкеты заключённых. Более серьезное наказание грозило за «преступление по должности». По этой статье 31 мая 1922 г. в Кронштадте судили Николая Голоскевича сроком на 3 года. Или, к примеру, учитель из Могилёва Михаил Скуйлов получил 5-летний срок «за взяточничество». 

Имело место и хождение наркотических средств. В апреле 1924 г. житель Ленинграда Николай Куликов был наказан сроком на 1 год «за скупку кокаина», который продал ему Савелий Фельдман, осужденный также на год, но «освобождён досрочно». Дело явно «не чисто»…

«…я не пил с лишенными свободы…»

Читая документы «3-го Ленинградского исправительно-трудового дома», находишь немало случаев панибратства между сотрудниками и заключёнными. Вот рапорт воспитателя учреждения Ивана Хорошулина: «26 мая я позволил себе выпить совместно с надзирателем Березиным ½ бутылки хлебного вина, где находились два лишенных свободы сторожа. Но это было в неслужебное время. С меня было снято дознание, в котором я признал свою вину. Начальство оценивало меня как хорошего и ценного работника. Меня уволили немедленно со службы за совместное пьянство с лишенными свободы, но дознание и разбор Бюро Коллекти-ва признало, что я не пил с лишенными свободы, а только в присутствии их. Прошу разобрать моё заявление. 10 июня 1927 г. И. Хорошулин».

Некоторые работники исправдома мало чем отличались от «сидельцев». Так, Михаил Гурьянов был надзирателем на кухне учреждения, где работали заключённые. Вроде бы похвально работал, часто задерживаясь на работе. Но в скором времени подозрение начальства вызвало присутствие его на работе в праздничные дни. Как выяснилось, Гурьянов «приворовывал продукты». Был наказан взысканием с него 500 рублей, отдан под следствие, но написал жалобу «в вышестоящие органы в Москву». Учитывая преклонный возраст сотрудника, его освободили, но обратно на работу не приняли.

А вот надзиратель Иванов, напротив, был удостоен благодарности за то, что «в ночь с 26 на 27 июня 1927 г. мною (Ивановым) был обнаружен пролом одной из дверей, ведущей к выходу. Мною были приняты меры, и побег не удался».

Документы фонда свидетельствуют о том, что труд заключённых 3-го Ленинградского исправдома применялся при строительстве железнодорожной линии «Ораниенбаумская электрическая линия» (неофициальное название - «Оранэл»).

Случай самоубийства

18 июня 1929 г. в 16 00 заступил на дежурство младший надзиратель Николай Васильев. В одной из камер находился приговорённый к расстрелу Павел Ланцов. Он был подавлен, ожидая решения суда. 

Из личного дела заключённого Ланцова Павла Филатовича: «Крестьянин. Уроженец г. Лодейное Поле. 39 лет. Русский. Холост. Ранее неоднократно судим за кражи и разбои. Орудовал в Пашском, Тихвинском районах области. Состоял в банде, которая терроризировала местное население. Заключён под стражу 4 октября 1928 г.»

Дежурный Васильев, заглянув в камеру к Ланцову, увидел, что тот лежит без движения. Когда Васильев вошёл, Ланцов сообщил, что неважно себя чувствует, что его завтра расстреляют и попросил позвать доктора. Васильев отправился за доктором,  помощник дежурного временно занял пост. Через некоторое время дежурный с доктором прибыли. Васильев заглянул в глазок камеры Ланцова и увидел, что Ланцов как бы стоит у решётки. Войдя к нему, они поняли, что заключённый повесился. Сплёл носки.

В 20-е годы система мест лишения свободы рассматривалась руководством СССР вполне традиционно – как структура для изоляции уголовных преступников, как воспитательное учреждение для остальных нарушителей закона и как подсистема аппарата подавления политических противников. Основой воспитательного воздействия провозглашался труд, а точнее – совмещение трудового обучения и производительного труда

Дмитрий КУЗЬМЕНКО, архивист ЛОГАВ