С ЧЕСТЬЮ ПО ЖИЗНИ
"Порой вдруг начинаешь осозновать, что есть вещи, о которых кроме тебя и рассказать некому. Иногда кроме тебя о них никто не знает". Так начинает рассказ о себе и своем детстве Борис ШУЙСКИЙ, писатель и краевед из Полян.
О Борисе Андреевиче Шуйском мы узнали всего несколько лет назад, когда он выпустил свою книгу о первых переселенцах Полян, в числе которых была и его семья. Книга удивила не только правдивым рассказом об ушедшей эпохе, но и хорошим литературным языком, юмором и красочными жизненными зарисовками. "В настоящих книгах все как-то не так, - читаем мы в одной из глав, - Там всё иначе, чем в жизни - на то они и называются художественной литературой. В воспоминаниях, своих и чужих, все может и не так красиво, зато без вымысла и по правде".
Но все же, почему ветеран-корабел Шуйский взялся за перо, чтоб описать историю родного края?
КРАЕВЕД - ЭТО ПРИЗВАНИЕ
- Наверное, я родился краеведом. Семья у нас была небольшая. Отец умер рано, а мама работала там, где требовались специалисты - она была зоотехником высшей квалификации. В 1951 году, когда мне было три года, её направили в деревню Замостье, что до 1949 года называлась Палкеала.
После войны на Карельском перешейке не было населения, поэтому заселялись "финские" территории жителями из других областей СССР. И, конечно, первые советские жители переживали за справедливость своего появления здесь. Вот и наша бабушка, бывало, сядет с утра на полатях: "Поехали в Россию. А то заняли мы чужой дом, хозяин придет, нас всех зарежет". Боялись, что все это временно. А ведь и вправду, после войны были и случаи убийств, говорили - диверсанты.
Но потихоньку поселенцы поднимали оставленные финнами хозяйства. После Замостья маму еще пару раз переводили, а с 1958 года семья окончательно осела в Полянах. В Полянах просто грех было не заняться краеведением. Я даже на своем участке находил много интересных вещей, в том числе старые царские и финские монетки. Однажды даже попалось пушечное ядро. Ну, а уж настоящего боевого оружия мы с ребятами в округе обнаруживали предостаточно. Известно, что после войны много несчастных случаев было не только с детьми, даже среди взрослых, которые иногда подрывались на полевых работах. Со мной, Слава Богу, обошлось.
Закончил я Полянскую восьмилетнюю школу на одни пятерки. Учиться нравилось, особенно любил историю.
МАСТЕР, ПАРТИЕЦ, КОРАБЕЛ
Поступил в судостроительное училище, решил, что буду строить корабли.
Выучился, а Балтийский завод, на который наш выпуск должны были взять, от нас отказался: в тот год у них был перебор из-за сокращения армии. Зато приняли на Адмиралтейский завод, за что им большое спасибо. Это было то предприятие, где из размазней делали людей.
Поскольку училище я закончил с отличием, мне дали повышенный 3-й разряд. А третий разряд считался уже бригадирским, а я же многого не умел, не было практики, поэтому в бригадах к моему появлению отнеслись, мягко говоря, без энтузиазма. Зато в чертежах разбирался лучше многих, начерталка и сопромат были моими любимыми предметами. Это и выручило.
По жизни я всегда был активным, в первых рядах. Через полгода работы на заводе меня выбрали секретарем комсомольской организации цеха, а через год я стал членом заводского комитета комсомола, занимался вопросами производства. Я отвечал за субботники и проведение соревнований между комсомольскими организациями цехов и отделов.
Все это время я совмещал работу с учебой: окончил школу рабочей молодежи, поступил в кораблестроительный институт. Моя бригада стала победителем соревнования в честь ХХIV съезда КПСС и была одной из лучших в Ленинграде. Диплом нам вручали в Смольном. Да и цех у нас тоже был цехом коммунистического труда. Представляете, мы зарплату сами себе выдавали. В конторке мастера участка стояла касса с деньгами: смотришь ведомость и отсчитываешь себе, сколько полагается. И так весь цех. Три года мы так получали. И отметки на табельной доске у нас не было - все на доверии.
А вот институт я не закончил. Когда подошло время диплома, я уже два года работал мастером. Но дело в том, что оклад мастера составлял всего 115 рублей плюс прогрессивка. Если кто-то из подчиненных нарушал трудовую или общественную дисциплину (например, попадал в вытрезвитель), прогрессивку снимали. На рабочем номере трудиться было значительно выгоднее, там моя бригадирская зарплата доходила до 300 рублей. Однако, по советским законам, имея диплом, числиться на рабочем номере было уже нельзя. И поскольку до пятого курса мне предоставлялась отсрочка от армии, я решил не получать диплом, а пойти служить в армию. К этому времени я уже был членом партии.
Армия многое мне дала, там я многому научился. Какой-то грамотей написал в моем военном билете в графе профессия - "мастер". И вот, что бы ни сломалось в в\ч 71584 - тащат "Левшу ковать блох". Например, потолок бетонный обвалился. Я говорю: "По бетону не работал". Неважно - "Ты же мастер".
В армии я стал писать для газет Московского округа ПВО и "Красной звезды". Первый раз напечатали - дали гонорар, целых 15 рублей! У сержанта тогда месячный оклад был меньше 11 рублей. А тут 15 прислали, за получасовую работу. В общем, пошло-поехало…
Пока я был в армии, бригада моя из-за конфликта с комсоргом развалилась, и костяк ее уволился. Начальство уломало меня пойти мастером сборочного участка. Но к тому времени наша оборонка уже начала давать сбои.
АБИТУРИЕНТ И ПЕНСИОНЕР
В 1986-м перешел на аккумуляторный завод, где отработал еще 10 лет на производстве аккумуляторов для подводных лодок. Затем работал в частном бизнесе, в фирме курьерской доставки. Везде на руководящих постах. Потом пригласили на работу в Петербургскую телефонную сеть. Там через месяц меня сделали начальником отдела материально-технического снабжения, и говорят - неси диплом. Я отвечаю: "У меня диплом только ПТУ". Там, оказывается без диплома нельзя, а приказ о назначении уже вышел. Пришлось мне брать справку о своих пяти курсах кораблестроительного института и с ней идти в университет Бонч-Бруевича. Меня туда приняли на третий курс, но с условием ликвидировать задолженности по всем предметам (которых не было в "Корабелке"). За три года я все наверстал и получил диплом, но сначала пенсию - она у меня льготная.
Принес диплом в кадры. Утром бежит кадровичка: "Ошибка в дипломе. Год поступления - 1967, а год окончания 2001. Вы же не могли 34 года в институте учиться?". Мог.
ПИСАТЕЛЬ И КРАЕВЕД
Книги начал писать случайно. Как-то приехал я в Приозерск, зашел в музей "Крепость Корела". Смотрю раздел: "Их именами названы". Там перечисляются: Борисово, Петровское и т.д. Я спрашиваю: "А где Гражданское? Совхоз "Гражданский" - лучшее предприятие России. Гражданский - это фамилия человека".
Майора Гражданского, и с ним еще 13 неизвестных бойцов, нашли в финском бункере весной 1945 года. Захоронили всех в братской могиле, а имя майора увековечили в названии деревни. Однако в 60-х при укрупнении захоронений останки солдат перенесли в Сосново, но в какую могилу - установить не удалось. Позже, в 70-е, соседние деревни Гражданское и Замостье объединили, назвав их Замостьем, видимо посчитав название "Гражданский" прилагательным.
Выслушав эту историю, в музее мне дали адрес сосновского краеведа Ольги Смирновой. Вот она меня в это краеведение и затянула, а потом сказала: "Борис Андреевич! Надо написать".
Первая книга называлась "Деревня детства моего" - сейчас она входит в состав книги "Из Метсяпиртти в Запорожское". А тогда вышла тиражом 200 экземпляров, и они очень быстро разошлись. Когда я только начал собирать материалы, за всеми ходил: дайте фотографии, расскажите. Мне в ответ - "отстань". А когда книгу напечатал, стали подходить, спрашивать: "Почему про этих и тех написал, а где про мою семью?". Извините - сами не дали. И понес-ли материалы. Много. Например, в "Метсяпиртти" вошли даже воспоминания финских переселенцев, которые жили до нас в этих деревнях. Я много общаюсь с финнами - им интересна история, а также все, что у нас происходит сейчас.
В настоящее время я в основном занимаюсь историей Зимней войны. Дело в том, что наш Тайпаловский участок линии Маннергейма был одним из самых кровопролитных. С началом штурма Линии Маннергейма потери были здесь колоссальными. Хоронили в воронках, образованных взрывами в мёрзлой земле, а после войны останки перенесли в военный мемориал деревни Пятиречье. Сейчас точное число похороненных в Пятиречье установить невозможно, т.к. помимо учтенных медицинских потерь в могилу подхоронили собранные на местах боёв тела убитых, а также останки из ликвидированных братских могил в соседних деревнях. Зачастую без учёта и установления имён. В Отечественную войну в этих местах снова были бои, как в 1941-м, так и в 1944-м годах. В Вийс-йоки (Пятиречье) снова был госпиталь и штаб 588 полка 142-й дивизии. Умерших от ран опять хоронили на том же воинском кладбище, что и в Финскую войну. Туда же в мирное время свозили и все найденные останки.
Однако в настоящее время на Пятиреченском мемориале числится всего лишь 203 фамилии. Благодаря помощи неравнодушных людей мне удалось получить доступ в Архив военно-медицинских документов, где я работал два месяца. Вставал в 5 утра и ехал в архив. Потом у меня кончились деньги, и я перестал ездить. За это время мы с сыном обнаружили 625 фамилий солдат, которые похоронены в Пятиречьи, но их имен нет на захоронении. А документам еще конца-краю не видно. Так что вопрос пока остается открытым.
О Борисе Андреевиче Шуйском мы узнали всего несколько лет назад, когда он выпустил свою книгу о первых переселенцах Полян, в числе которых была и его семья. Книга удивила не только правдивым рассказом об ушедшей эпохе, но и хорошим литературным языком, юмором и красочными жизненными зарисовками. "В настоящих книгах все как-то не так, - читаем мы в одной из глав, - Там всё иначе, чем в жизни - на то они и называются художественной литературой. В воспоминаниях, своих и чужих, все может и не так красиво, зато без вымысла и по правде".
Но все же, почему ветеран-корабел Шуйский взялся за перо, чтоб описать историю родного края?
КРАЕВЕД - ЭТО ПРИЗВАНИЕ
- Наверное, я родился краеведом. Семья у нас была небольшая. Отец умер рано, а мама работала там, где требовались специалисты - она была зоотехником высшей квалификации. В 1951 году, когда мне было три года, её направили в деревню Замостье, что до 1949 года называлась Палкеала.
После войны на Карельском перешейке не было населения, поэтому заселялись "финские" территории жителями из других областей СССР. И, конечно, первые советские жители переживали за справедливость своего появления здесь. Вот и наша бабушка, бывало, сядет с утра на полатях: "Поехали в Россию. А то заняли мы чужой дом, хозяин придет, нас всех зарежет". Боялись, что все это временно. А ведь и вправду, после войны были и случаи убийств, говорили - диверсанты.
Но потихоньку поселенцы поднимали оставленные финнами хозяйства. После Замостья маму еще пару раз переводили, а с 1958 года семья окончательно осела в Полянах. В Полянах просто грех было не заняться краеведением. Я даже на своем участке находил много интересных вещей, в том числе старые царские и финские монетки. Однажды даже попалось пушечное ядро. Ну, а уж настоящего боевого оружия мы с ребятами в округе обнаруживали предостаточно. Известно, что после войны много несчастных случаев было не только с детьми, даже среди взрослых, которые иногда подрывались на полевых работах. Со мной, Слава Богу, обошлось.
Закончил я Полянскую восьмилетнюю школу на одни пятерки. Учиться нравилось, особенно любил историю.
МАСТЕР, ПАРТИЕЦ, КОРАБЕЛ
Поступил в судостроительное училище, решил, что буду строить корабли.
Выучился, а Балтийский завод, на который наш выпуск должны были взять, от нас отказался: в тот год у них был перебор из-за сокращения армии. Зато приняли на Адмиралтейский завод, за что им большое спасибо. Это было то предприятие, где из размазней делали людей.
Поскольку училище я закончил с отличием, мне дали повышенный 3-й разряд. А третий разряд считался уже бригадирским, а я же многого не умел, не было практики, поэтому в бригадах к моему появлению отнеслись, мягко говоря, без энтузиазма. Зато в чертежах разбирался лучше многих, начерталка и сопромат были моими любимыми предметами. Это и выручило.
По жизни я всегда был активным, в первых рядах. Через полгода работы на заводе меня выбрали секретарем комсомольской организации цеха, а через год я стал членом заводского комитета комсомола, занимался вопросами производства. Я отвечал за субботники и проведение соревнований между комсомольскими организациями цехов и отделов.
Все это время я совмещал работу с учебой: окончил школу рабочей молодежи, поступил в кораблестроительный институт. Моя бригада стала победителем соревнования в честь ХХIV съезда КПСС и была одной из лучших в Ленинграде. Диплом нам вручали в Смольном. Да и цех у нас тоже был цехом коммунистического труда. Представляете, мы зарплату сами себе выдавали. В конторке мастера участка стояла касса с деньгами: смотришь ведомость и отсчитываешь себе, сколько полагается. И так весь цех. Три года мы так получали. И отметки на табельной доске у нас не было - все на доверии.
А вот институт я не закончил. Когда подошло время диплома, я уже два года работал мастером. Но дело в том, что оклад мастера составлял всего 115 рублей плюс прогрессивка. Если кто-то из подчиненных нарушал трудовую или общественную дисциплину (например, попадал в вытрезвитель), прогрессивку снимали. На рабочем номере трудиться было значительно выгоднее, там моя бригадирская зарплата доходила до 300 рублей. Однако, по советским законам, имея диплом, числиться на рабочем номере было уже нельзя. И поскольку до пятого курса мне предоставлялась отсрочка от армии, я решил не получать диплом, а пойти служить в армию. К этому времени я уже был членом партии.
Армия многое мне дала, там я многому научился. Какой-то грамотей написал в моем военном билете в графе профессия - "мастер". И вот, что бы ни сломалось в в\ч 71584 - тащат "Левшу ковать блох". Например, потолок бетонный обвалился. Я говорю: "По бетону не работал". Неважно - "Ты же мастер".
В армии я стал писать для газет Московского округа ПВО и "Красной звезды". Первый раз напечатали - дали гонорар, целых 15 рублей! У сержанта тогда месячный оклад был меньше 11 рублей. А тут 15 прислали, за получасовую работу. В общем, пошло-поехало…
Пока я был в армии, бригада моя из-за конфликта с комсоргом развалилась, и костяк ее уволился. Начальство уломало меня пойти мастером сборочного участка. Но к тому времени наша оборонка уже начала давать сбои.
АБИТУРИЕНТ И ПЕНСИОНЕР
В 1986-м перешел на аккумуляторный завод, где отработал еще 10 лет на производстве аккумуляторов для подводных лодок. Затем работал в частном бизнесе, в фирме курьерской доставки. Везде на руководящих постах. Потом пригласили на работу в Петербургскую телефонную сеть. Там через месяц меня сделали начальником отдела материально-технического снабжения, и говорят - неси диплом. Я отвечаю: "У меня диплом только ПТУ". Там, оказывается без диплома нельзя, а приказ о назначении уже вышел. Пришлось мне брать справку о своих пяти курсах кораблестроительного института и с ней идти в университет Бонч-Бруевича. Меня туда приняли на третий курс, но с условием ликвидировать задолженности по всем предметам (которых не было в "Корабелке"). За три года я все наверстал и получил диплом, но сначала пенсию - она у меня льготная.
Принес диплом в кадры. Утром бежит кадровичка: "Ошибка в дипломе. Год поступления - 1967, а год окончания 2001. Вы же не могли 34 года в институте учиться?". Мог.
ПИСАТЕЛЬ И КРАЕВЕД
Книги начал писать случайно. Как-то приехал я в Приозерск, зашел в музей "Крепость Корела". Смотрю раздел: "Их именами названы". Там перечисляются: Борисово, Петровское и т.д. Я спрашиваю: "А где Гражданское? Совхоз "Гражданский" - лучшее предприятие России. Гражданский - это фамилия человека".
Майора Гражданского, и с ним еще 13 неизвестных бойцов, нашли в финском бункере весной 1945 года. Захоронили всех в братской могиле, а имя майора увековечили в названии деревни. Однако в 60-х при укрупнении захоронений останки солдат перенесли в Сосново, но в какую могилу - установить не удалось. Позже, в 70-е, соседние деревни Гражданское и Замостье объединили, назвав их Замостьем, видимо посчитав название "Гражданский" прилагательным.
Выслушав эту историю, в музее мне дали адрес сосновского краеведа Ольги Смирновой. Вот она меня в это краеведение и затянула, а потом сказала: "Борис Андреевич! Надо написать".
Первая книга называлась "Деревня детства моего" - сейчас она входит в состав книги "Из Метсяпиртти в Запорожское". А тогда вышла тиражом 200 экземпляров, и они очень быстро разошлись. Когда я только начал собирать материалы, за всеми ходил: дайте фотографии, расскажите. Мне в ответ - "отстань". А когда книгу напечатал, стали подходить, спрашивать: "Почему про этих и тех написал, а где про мою семью?". Извините - сами не дали. И понес-ли материалы. Много. Например, в "Метсяпиртти" вошли даже воспоминания финских переселенцев, которые жили до нас в этих деревнях. Я много общаюсь с финнами - им интересна история, а также все, что у нас происходит сейчас.
В настоящее время я в основном занимаюсь историей Зимней войны. Дело в том, что наш Тайпаловский участок линии Маннергейма был одним из самых кровопролитных. С началом штурма Линии Маннергейма потери были здесь колоссальными. Хоронили в воронках, образованных взрывами в мёрзлой земле, а после войны останки перенесли в военный мемориал деревни Пятиречье. Сейчас точное число похороненных в Пятиречье установить невозможно, т.к. помимо учтенных медицинских потерь в могилу подхоронили собранные на местах боёв тела убитых, а также останки из ликвидированных братских могил в соседних деревнях. Зачастую без учёта и установления имён. В Отечественную войну в этих местах снова были бои, как в 1941-м, так и в 1944-м годах. В Вийс-йоки (Пятиречье) снова был госпиталь и штаб 588 полка 142-й дивизии. Умерших от ран опять хоронили на том же воинском кладбище, что и в Финскую войну. Туда же в мирное время свозили и все найденные останки.
Однако в настоящее время на Пятиреченском мемориале числится всего лишь 203 фамилии. Благодаря помощи неравнодушных людей мне удалось получить доступ в Архив военно-медицинских документов, где я работал два месяца. Вставал в 5 утра и ехал в архив. Потом у меня кончились деньги, и я перестал ездить. За это время мы с сыном обнаружили 625 фамилий солдат, которые похоронены в Пятиречьи, но их имен нет на захоронении. А документам еще конца-краю не видно. Так что вопрос пока остается открытым.
